Волшебное окно - Страница 21

Инос поцеловала его на прощанье, но даже тогда Рэп об этом как-то не задумывался – до тех пор, пока не расстался с ней. И тогда он осознал, как не хватало ему ее улыбки, ее присутствия, и вспомнил, что она поцеловала только его одного.

Потом он начал мечтать о ней… Но принцесса едет в Кинвэйл, найдет себе какого-нибудь знатного красавца и вернется, чтобы править после Холиндарна.

Рэпу же оставалось только подыскать другую девушку. Беда в том, что другой такой, как Иное, не было.

– Помнишь ли ты что-нибудь о своей матери, Рэп? – прервал его мысли Лин.

– А что? – Рэп с удивлением посмотрел на Лина, все еще бледного.

– Некоторые женщины говорят, что она была ясновидящей.

Рэп нахмурился и попытался вспомнить, говорила ли его мать когда-либо об этом.

– Ну и что? – спросил он.

– Мы говорили о взрослении, – ответил Лин, – и я подумал… Ты сегодня делал необычные вещи, Рэп. Ты раньше никогда не мог такого сделать, правда?

– Какие вещи? Ничего я не сделал особенного! Лина его слова не убедили.

– Не может ли быть так, что это тоже приходит с возрастом, как необходимость бриться?

Рэп не собирался обсуждать это с таким болтуном, как Лин.

– Как твоей руке в лубке, удобно? Лин посмотрел на руку.

– Ну да, конечно. А почему ты спрашиваешь?

– Потому, – сурово сказал Рэп, – что если ты не прекратишь намекать, что моей матери нужно было бриться, то у тебя и вторая рука окажется в лубке!

* * *

Краснегарцы говорили, что лето – это две недели, которые даны им для того, чтобы подготовиться к остальным пятидесяти. И в этом была большая доля правды.

Конечно, лето обычно длилось дольше двух недель, но наступало поздно, а кончалось быстро и было занято беспрерывным трудом. Если бы не этот труд, люди просто не выжили бы во время жестокой зимы. Зерно привозилось кораблями. Если нет, то весной наступал голод. Торф надо бьшо добывать, сушить и перевозить в город, повозка за повозкой, чтобы как-то притупить смертоносные зубы мороза в долгие зимние ночи. Сено так же переправлялось огромными возами по дамбе во время каждого отлива, чтобы королевские лошади могли дожить до весны в сытости, а скот давал молоко детям. Рыбу надо было ловить и коптить, скот забивать, а мясо солить. Овощи, ягоды, тростник, плавник, меха – скудные дары суровой земли – аккуратно собирались и бережно хранились людьми.

Здесь и там среди голых холмов стояли одинокие деревушки или группы домиков, где жизнь была еще тяжелее, чем в городе. Но большую часть года людям нечего было делать, кроме как стараться выжить, а выжить легче было в городе, так что жители деревень на зиму тоже перебирались в город, набиваясь туда, словно барсуки в нору. Когда же весной снега начинали таять, они возвращались к своему труду, и пустынный берег вновь оживал.

Все эти усилия не принесли бы успеха без умелого руководства. Такое руководство осуществлял король, вернее, его управляющий, высокий костлявый джотунн по имени Форонод. Он обладал способностью находиться повсюду одновременно, и говорили, что за день он сменял трех лошадей. Его водянистые голубые глаза все видели, и он отдавал приказания краткие и четкие, как удар ножа, никогда не тратя лишних слов и никогда никого не щадя. В разгар лета казалось, что он спит еще меньше солнца. В любом месте в любой момент могла появиться его долговязая фигура на пони – длинные ноги едва не волочатся по земле, белые волосы развеваются. Его память была так же необъятна, как кладовые дворца. Он знал с точностью до грамма, сколько собрано сена или торфа, знал, в каком состоянии стадо, знал время всех приливов и не щадил лодырей. Он знал возможности, сильные и слабые стороны каждого из своих работников – женщин и мужчин, девочек и мальчиков.

Форонод заметил, что вернулась отремонтированная повозка. Он, несомненно, отметил также, что помощник конюха был переведен в возницы, и этот факт отложился у него в памяти. Впрочем, из многих возниц только этот парень обладал особыми способностями.

К ночи Рэп уже снова пас стада.

* * *

– Повернись-ка, моя дорогая, – щебетала тетушка Кэйд. – Прелестно! Да, просто очаровательно!

Инос едва ли слушала родственницу. Она чувствовала себя глубоко несчастной. В горле стоял противный комок, руки и ноги были как каменные. Прошлую ночь она в последний раз спала в своей постели. А час назад принцесса сидела за своим последним завтраком дома. Ей кусок в горло не лез. Чтобы она теперь ни делала, все было в последний раз.

И красота платья никак не могла улучшить настроение. Оно было из того самого драгоценного шелка с драконами, и Инос ненавидела его. Почему-то ей казалось, что именно с этой ткани все и началось. Теперь из шелка сшили платье. Не верилось, что дамы Империи могут носить что-либо столь странное. Менестрель наверняка сам придумал весь этот абсурд, когда делал наброски для ее платья с кружевами, болтающимися вокруг ее рук, или плечами вроде маленьких подушечек. Вот уж действительно трубы!

Но если платье было плохое, то шляпка просто чудовищна! Тоже труба, только маленькая – высокий золотой конус, украшенный кружевными оборками. В ней Инос чувствовала себя каким-то клоуном. Все мальчишки Краснегара помрут со смеху, когда она поедет в гавань! Моряки свалятся в океан от смеха. А что скажут дамы Империи? Инос бьиа уверена, что уж они-то носят обычные шляпки, как все нормальные женщины.

Единственное утешение в том, что тетушка Кэйд выглядела еще хуже. Ее конусовидная шляпка напоминала колпак над печной трубой, а ее пышные формы никак не могли напоминать трубу. Скорее барабан или, может быть, лютню, но уж никак не трубу. Кэйд присвоила себе шелк с цветущими яблонями, но он совершенно не подходил к ее фигуре, хотя Инос не могла не признать, что его цвета идут к седым волосам и розовым щекам тетушки.